Гонка планет [ Авт. сборник] - Кейт Лаумер

Глава XXXII

Город встретил меня грохотом и ослепительным светом. Полосы, квадраты, круги и треугольники, прямые и кривые линии — все это горело и мигало, переливалось, моля о внимании. Рев, визг, лязг, вой. Бледные, измученные люди в желтых униформах, увешанные дыхательными аппаратами, счетчиками радиации, наборами для протезирования и ускорителями метаболического процесса проносились мимо меня.

Город был омерзителен. Вонь стояла невыносимая. Жара сводила с ума. Обезумевший ветер гнал мусор вдоль улиц.

Толпа накатила и швырнула прямо на меня женщину. Я успел подхватить ее, но она зарычала и, царапаясь, вырвалась из моих рук. Маска съехала на бок и открыла ее лицо. Это была Лайза-Меллия.

Вселенная лопнула, и я оказался в кресле перехода. Прошло меньше минуты. Карг внимательно изучал показания приборов. Меллия застыла в своем кресле. Она так и не открыла глаз.

А я записал один параметр.

Затем снова покинул комнату.

Меня хлестал безжалостный холодный ветер. Я стоял на высоком, покрытом снегом холме. Вокруг виднелись голые уродливые выступы гранита; спрятавшись под ними, цеплялись за жизнь чахлые хвойные деревца. Под деревцами сбились в кучу закутавшиеся в мех люди. Высоко над ними, под пологом черно-серой тучи, силуэтом обозначилось глубокое ущелье, разрезавшее зубчатую линию горизонта.

Мы попытались пройти, но зима захватила нас в середине пути, и мы попали в ловушку. Здесь нас ожидает смерть — все об этом знали.

Да. Какая-то часть моего мозга знала, а другая делала меня сторонним наблюдателем. Я подполз к ближайшей меховой фигуре — мальчик не старше восемнадцати лет с белым как воск лицом; на ресницах и на носу — сосульки. Мертвый. Замерз. Я двинулся дальше. Ребенок. Умер уже давно. Старик с бородой, покрытой льдом, уставился в небо невидящими глазами…

И Меллия. Еще дышит. Приподняла веки, увидела меня, попыталась улыбнуться…

Я вернулся в кресло перехода.

Два параметра.

Опять в путь.

Мир сжался до размеров игольного ушка, потом распахнулся и вытолкнул меня на пыльную дорогу, по обочинам которой торчали чахлые деревья.

Жарко. Воды нет. Боль усталости пронизывает тело, подобно тысяче ножей.

Я остановился и оглянулся. Она упала и лежала теперь, уткнувшись лицом в глубокую дорожную пыль.

Я с трудом развернулся и заставил себя проделать десяток шагов, отделявших меня от ее распростертого тела.

— Поднимайся, — произнес я, но услышал лишь еле различимый хрип.

Потом дотронулся до нее ногой.

Кукла. Сломанная кукла, которая никогда уже не откроет глаза и не заговорит.

Я присел рядом. Она ничего не весила, и мне без труда удалось перевернуть безжизненное тело на спину. Отряхнул пыль с ее лица. Из уголка рта вниз сбегал грязный ручеек. Веки почти сомкнулись, но я заметил, как отражается солнце в не потускневших еще глазах.

Глазах Меллии…

И назад, в чистенькую комнату.

Карг сделал запись и взглянул на Меллию. Тело ее напряглось под путами.

Три параметра есть. Нужно еще три.

— Подожди, — сказал я. — С нее хватит. Что ты делаешь? Хочешь ее убить?

В его взгляде мелькнуло легкое удивление.

— Вполне естественно, что приходится выбирать максимальные стрессовые ситуации, мистер Рэвел. Мне необходимо получить точные показатели, я ведь намерен дать объективную оценку силы вашей привязанности.

— Она не сможет перенести новую нагрузку.

— Непосредственно агент Гейл ничего не испытывает, — объяснил он со своей обычной холодной рассудительностью. — Ощущения исходят от вас, а она только усиливает ваши страдания. Вторичные муки, так сказать.

Он сдержанно улыбнулся и замкнул цепь.

Боль! Острая и одновременно далекая.

Нога у меня была сломана ниже колена. Перелом тяжелый — множественный, осколки размозженной кости прорвали воспаленную, кровоточащую плоть.

Ногу затянуло в лебедку рудовоза; меня высвободили и притащили сюда умирать.

Но умереть я не мог.

В пустой городской квартире меня ждала женщина. Я пришел сюда, в порт, чтобы заработать на жизнь. Работа была опасной, но она давала деньги, необходимые для покупки хлеба и угля.

Некоторым, но не мне.

Я оторвал от робы рукав, перевязал ногу. Боль притупилась, отступила на задний план. Отдохну немного, а затем отправлюсь в город.

Конечно, было бы легче и гораздо приятнее умереть здесь, но она может подумать, что я ее бросил.

Однако сперва нужно отдохнуть.

Я лишком поздно понял, что попал в ловушку. Я открыл дверь, чтобы впустить сон — желанного гостя, но за ним незаметно проскользнула смерть.

Я представил себе дымные сумерки большого города и ее лицо, в ожидании обращенное в сторону порта. В напрасном ожидании.

Это было лицо Меллии.

Я вновь оказался в ярко освещенной комнате. Меллия обмякла на стуле пыток.

— Ты славно проводишь измерения, карг, — сказал я.

— Заставляешь меня смотреть, как ее доводят до бешенства, мучают убивают. Но одних физических страданий недостаточно для твоих сенсоров, и ты переходишь к мучениям духовным, причиняемым предательством и крушениям надежд.

— Бросьте этот мелодраматический тон, мистер Рэвел. Усиление стимулов играет существенную роль. Это же очевидно.

— Замечательно. Что дальше?

Вместо ответа он замкнул цепь.

Клубящийся дым, едкий, резкий запах взрыва, камни, покрытые пылью, горящие дерево, смола, плоть… Рев пламени, грохот падающих стен и приглушенный вой — крайнее выражение чувств человечества, оказавшегося в чрезвычайной ситуации. Слабый, малозаметный звук на фоне оглушающего шума моторов и свиста падающих бомб.

Я отпихнул в сторону обвалившуюся балку, взобрался на кучу обломков и поплелся к дому; половина его все еще стояла рядом с разверзшейся ямой, в которой из поврежденной трубы стекали нечистоты. Одной стены спальни не существовало. На другой, оклеенной выцветшими желтыми обоями, косо висела картина. Я вспомнил день, когда купил ее, как мы несколько часов вставляли ее в рамку, как выбирали для нее место…

В обугленном дверном проеме я увидел нелепую фигуру с черным лицом и головой, покрытой волосами только с одной стороны. В руках она держала что-то, напоминавшее сломанную куклу; я подошел ближе и узнал лицо своего ребенка — бескровное, с голубыми ноздрями и провалившимися глазами. Лоб пересекла глубокая вмятина, словно по мягкой, как пластилин, плоти нанесли удар ломом. Я заглянул в глаза Меллии; рот ее был открыт, из него рвался резкий, настойчивый вой…

Я очнулся среди тишины и ярких огней.